 Бальжима Доржиева — Герой Социалистического труда, один из авторов вывода и распространения тонкорунной породы забайкальской овцы

В свое время в пади Карагытуй, что раскинулась в агинских степях неподалеку от железнодорожной станции Могойтуй, располагалась элитная отара овец Бальжимы Доржиевой. Именно здесь рождалась новая порода овец. История этой отары, трудности, которые преодолели чабаны, являют­ся характерными в создании забайкальской тонкорунной.

Как же стало известно имя Бальжимы Доржиевой, обык­новенной бурятки агинской степи, внесшей немалую долю творческого труда в новое, неизведанное дело?                                       —

В начале 1956 года в читинской гостинице встретились Базар Гармаевич Санжиев, председатель колхоза «Комму­низм» Могойтуйского района, и Петр Александрович Космачев, секретарь Калганского райкома партии, бывший в свое время секретарем Могойтуйского райкома КПСС. И раньше встречались они на совещаниях, партийных конференциях, пленумах. Но совсем непохо­жей на прежние была их встреча в этот раз. Они — председатель колхоза и секретарь рай­кома — приехали, чтобы отправиться в Мо­скву на XX съезд Коммунистической партии Советского Союза.

У каждого из них — свой нелегкий жиз­ненный путь и многими годами накопленный опыт. Разные это были люди. Но было у них и много общего, такого, что делает людей бли­же, понятнее друг для друга. И когда выпадает свободная минута, да еще такая волнующая, как накануне отъезда в Москву, таким людям есть о чем поговорить, есть что вспомнить. И разговор их вовсе не такой формальный, как при тех встречах накоротке.

— А помнишь, Базар?..

Да, он помнит. Помнит тяжелые после­военные годы, засуху, разъезды по колхо­зам в качестве инструктора райкома пар­тии, ночевки в холодных юртах, жалобы животноводов, которым надо было многим помочь, а помочь он мог только теплым, сочувственным словом да ободряющей на­деждой на лучшее будущее, которую и ста­рался вселить в людей, жадно слушавших его простые, правдивые слова о послевоен­ной разрухе, трудностях восстановления, о том, что все дело в труде народа.

Он помнит и то, что, может быть, и не подразумевал Петр Александрович, задавая свой вопрос. Это и понятно. Мало ли прихо­дилось секретарю райкома решать таких дел за свою долгую работу, о которых он успел за­быть, но которые всегда помнит тот, кого это близко касалось.

…Было оно, это событие, много лет тому назад. В кабинете секретаря райкома сидели двое: Санжиев и Космачев. Петр Александро­вич начал издалека.

• Ты ведь ушурбаевский, Базар?
• Из Ушурбая.
• Красивое название. Что оно значит по- русски?
• Встреча. Когда-то, рассказывают стари­ки, в нашей пади встречались древние витя­зи. Встречались и для жестоких битв, память о которых хранят серые могильные камни, и для веселых пиршеств. В честь этих встреч и назвали падь, а потом и наш улус.
• Вот и придется тебе, Базар, снова по­встречаться со своими земляками.

Санжиев понял, что речь идет не об оче­редной командировке, о ней не стал бы так издалека начинать разговор секретарь райкома. Командировка — дело привычное: получил задание, нашел попутную оказию и поехал. Что-то другое придумал Петр Александрович.

• Ты и счетоводом, говорят, работал там, и заместителем председателя?
• Работал немного, до фронта.
• Ну вот видишь, и опыт есть, — скорее для себя, чем для Санжиева, заметил Космачев.

И, помолчав немного, секретарь райкома сказал с явным сожалением в голосе:

• Староват стал Гармаев.

Словно бы советуясь с Санжиевым, осторожно и в то же время легко подводил его Космачев к тому решению, которое сам он уже давно принял и против которого не возражали другие члены бюро.

—  Староват. Честный, хороший, в про­шлом неплохой председатель, но сейчас за многим не успевает, часто прибаливает. По­моложе и посмелее бы человека туда. Хотя и отстающим стал колхоз, но перспективы у него богатейшие. Да ты и сам знаешь, какая там интересная работа начата. Слыхал ведь?

• Как же, конечно, слышал.
• Вот и хорошо. Придется тебе заменить Гармаева.

Коммунист Санжиев согласился с пред­ложением секретаря райкома. Людей он в колхозе знал, вырос там, а теперь пригля­дывался к племенной работе, о которой и в районе, и в области говорили, как о самом главном, что надо делать сейчас овцеводам Забайкалья.

И все-таки Санжиев не представлял себе всех трудностей, которые ему предстоят в борьбе против старого, веками воспитанно­го у бурят мнения о том, что самая лучшая в агинской степи овца — это овца бурятской породы. Пусть она дает мало шерсти, пусть шерсть эта груба, зато как хорошо выдержи­вает это неприхотливое животное сухие, же­стокие морозы, как привычно оно к тебенев­ке, какое жизнестойкое дает потомство.

На первом же колхозном собрании Ба­зар Санжиев и сторонники новой породы, как они потом сами говорили, «потерпели сокрушительное поражение».

Нет, плохо, оказывается, знал своих од­носельчан новый председатель.

— В этой базаровской затее видно начало, но не видно конца, — говорили на собрании всеми уважаемые старики.

И хотя «базаровской затеей» называли работу зоотехника Базара Цыбикова и чаба­нов-новаторов, Санжиев понимал, что кри­тика направлена против него, целиком под­держивающего новое дело. Старикам и всем приверженцам старой бурятской овцы надо было повергнуть нового председателя. В нем они видели главную опасность, главного на­рушителя вековых традиций.

• Что же это такое получается? Говори­ли, что мериносовая овца дает много шерсти, куда больше, чем наша, а ягнята родятся го­лые, с красными ушами, совсем без шерсти. Откуда же она потом у них возьмется?
• Не нужно нам голых ягнят, пусть кто- нибудь другой, ученый, за ними ходит.
• И хотя бы толк был от нашей работы. А то и биркуем, и взвешиваем, и каждую в от­дельности стрижем, и записываем, а резуль­татов никаких.

Так говорили, выходя к столу президи­ума, кричали прямо с места старые чабаны вроде Жаба Галсанова, Цыдена Мункуева, Ральдиевой.

А кто не знает Цыдена Мункуева? Все в степи говорят о нем, как о большом знатоке овец. Цыден — опытный животновод — уверен­но сказал, что не выдержит потомство неж­ного мериноса климата суровой Аги, только деньги колхозные будут загублены. Да и какая шуба из мериносовой шкуры? Разве она мо­жет сравниться с той, что так ловко сидит на старом чабане? Хоть сутки, хоть двое будет он в степи на морозе, а холод до него не доберет­ся. Скорее конь замерзнет, чем чабан. Эту до­бротную шубу дала ему старая, неприхотли­вая бурятская овца, та самая, которая кормила и одевала и дедов, и прадедов Цыдена.

• О человеке в степи надо думать, о его тепле и здоровье, — говорил Мункуев и, мно­гозначительно улыбаясь, добавлял: — Партия нас этому учит, Советская власть.
• Но партия нас учит и другому, — с жа­ром возражали ему. — Она говорит, что кол­хозы должны быть богатыми, а колхозники зажиточными. А наше богатство — овцы. Чем их больше и чем они лучше, тем больше и до­ходы. И меринос будет в агинской степи, если дело повести хорошо. Зато какую он дает шерсть — тонкую, длинную, нежную. Шерсть будет от мериноса, а привычка к морозам, стойкость и выносливость, умение добывать копытом корм из-под снега — от нашей овцы, это будет новый, забайкальский меринос. Юг породнится с Севером. Как у Мичурина.

• Сравнили тоже яблоко с овцой.
• Принцип один. А когда опыт удастся, много будет шерсти, план перевыполним. Разве не старая-престарая кошма на твоей юрте, Цыден? А почему? Шерсти у государ­ства мало. Много ли мы сдаем ее от наших древних овечек? Да и цена-то ей грош…

Но сколько ни пытался убедить своих односельчан Санжиев, сторонники удобной и теплой шубы взяли верх. Собрание почти еди­нодушно решило: «Оставить на внутриколхозные нужды 500 овец бурятской породы». Так и сформулировали в постановлении: «на внутриколхозные нужды». Но если учесть, что в то время в колхозе не было даже пяти тысяч овец, то станет ясным, что эта формулировка давала жизнь старому, тормозила еще до вой­ны начатую племенную работу.

«Почему же люди не поддержали нас? — думал Санжиев после собрания. — В чем наша слабость, а их сила?»

И когда вместе с коммунистами, которых было еще мало в колхозе, Санжиев внима­тельно, шаг за шагом проследил проведен­ную здесь племенную работу, то понял, что слабость одних и сила других проистекают из одного и того же источника: из ошибки, которую допустили, внедряя новое. До того доулучшали маточное поголовье, что у изне­женного потомства почти не осталось таких ценных качеств бурятской овцы, как стой­кость к морозам, выносливость. Переразви­тых маток продолжали скрещивать обычным порядком, и пошли такие ягнята, против ко­торых закричат не только сторонники старо­го, но запротестует наука, сама жизнь.

• И если мы на опыте, — говорил Санжиев своим товарищам, — на практических приме­рах не докажем преимущества тонкорунного и полутонкорунного овцеводства, погибнет наше дело. Никаким выкладкам, никаким цифрам и подсчетам на бумаге колхозники не поверят.

Новый председатель настойчиво продви­гал в жизнь идею создать опытную отару в колхозе для широкой племенной работы.

• С одной стороны, будет наша отара, — говорил Санжиев, -а с другой — те пять­сот голов. Тогда мы и посоревнуемся. Посмо­трим, кто кого?

Вот тут-то и вспомнили о чабанке Бальжиме Доржиевой. Все сошлись на том, что никто, кроме нее, многоопытной и честной труженицы, не справится с большой и слож­ной задачей — преобразованием бурятской овцы в совершенно новую, высокопродук­тивную.

Когда задумываешься над тем, благодаря чему же колхоз «Коммунизм» добился столь выдающихся успехов в племенной работе, то в первую очередь отдаешь должное выдержке и долготерпению председателя Базара Санжиева, зоотехника Базара Цыбикова, упор­ству простого и скромного чабана Бальжимы Доржиевой.

Полтысячи бурятских овец использова­лись, как и решено было собранием, только на «внутриколхозные нужды». Никогда еще ни за каким другим постановлением не следил так строго председатель колхоза, как за соблюде­нием этого. Кто-то попытался подпустить ста­рых баранов в метисные отары, но это быстро обнаружили и непрошеных гостей употреби­ли на «внутриколхозные нужды».

Зато отара Бальжимы Доржиевой стала своеобразным шерстевырабатывающим за­водом. За десять лет настриг грубой шерсти в отаре возрос от одного килограмма двухсот граммов до четырех с половиной килограм­мов тонкого руна. Больше пяти тысяч ягнят вырастила почти без падежа за это время Бальжима Доржиева. И теперь уже никто в Ушурбае, да и не только в Ушурбае, не гово­рил о невозможности сохранить и вырастить тонкорунный молодняк. Десятилетний под­виг Доржиевой заставил замолчать даже са­мых отъявленных крикунов. Но в каких му­ках рождался этот опыт…

…Юрта Бальжимы Доржиевой. Издале­ка видна возвышающаяся над ней антенна. В этой юрте — передвижной Красный уголок. Здесь радиоприемник «Родина», «Боевой ли­ток», газеты, книги. Дочь Бальжимы, комсо­молка Цымжит, заботится об этом «культур­ном хозяйстве». Но это, конечно, не главная ее забота. Как и все животноводы, она участвует в приеме молодняка. Сегодня ожидается 17 голов приплода, завтра — 18, послезавтра — 15, а затем наступит небольшой перерыв.

Но не всегда получалось так, как заду­мано. Вот какой случай произошел в отаре Доржиевой. В те дни в голову Бальжимы запало сомнение. Никогда прежде не дер­жала она ягнят в теплых помещениях. Пра­вильно ли теперь поступает? Может быть, и правильно, ведь так велел зоотехник Цыбиков, да и сама Бальжима видит, что от тонкорунных овец родятся такие нежные ягнята, что их в пору бы затащить, как де-

тей, в собственную юрту, Да только разве затащишь туда сотню штук?

В это время приехали к Доржиевой за­меститель председателя облисполкома Вла­димир Михайлович Жуковский и зоотехник Георгий Кириллович Бибиков. Они задали ей один очень простой вопрос: «Как же пере­несут ягнята суровые забайкальские холода, если их так нежить?»

Подумайте, Бальжима, — сказал ей Жу­ковский, хорошенько подумайте.

И Бальжима думает. У нее лучшая в Агинском округе отара, и она, чабан, не име­ет права ошибаться. Очень дорого обойдется колхозу любая ее ошибка. И не только кол­хозу, а и всему тому делу, которому она отда­ла столько лет своей жизни, — самые лучшие годы.

Все новые и новые доводы представи­телей области вспоминает чабан. Конечно, правы они, когда говорят, что у ягнят, на­ходящихся в натопленном помещении, нет стимула для роста шерсти, им они не нужна. Зачем шерсть, когда и без нее тепло. И чабан Доржиева решает поступить так, как учит передовая сельскохозяйственная наука. Она выращивает ягнят, приспособленных к суро­вому климату Забайкалья.

С каждым годом увеличивалось число доржиевских отар. Некоторые чабаны пере­гнали новатора. Долсон Балданова, приняв от Доржиевой осенью переярок, настригла почти по пять килограммов шерсти с овцы. Теперь ушурбаевцы не сторонятся тонкорун­ных отар, не отмахиваются от них, не говорят: «Пусть за ними ходит кто-нибудь другой», а, наоборот, считают за честь получить осенью отборных овец.

Тем не менее очень многие проблемы продолжают волновать и передовых чабанов, и зоотехников, и председателя колхоза Санжиева. До каких пор вести улучшение поро­ды? С какого момента надо развивать породу «в себе»? На эти вопросы упорно ищут и в напряженном труде находят ответы передо­вые овцеводы агинской степи. И не только агинской.

В 1957 году чабану Бальжиме Доржиевой вместе с группой других овцеводов, участво­вавших в создании забайкальской тонкорун­ной породы овец, было присвоено звание Ге­роя Социалистического Труда.

из книги 108 Гордость древней Аги